Владимир Першанин - Танкист-штрафник [с иллюстрациями]

— В немца хоть раз из своего автомата стрельнул? — спросил я у постового.

— Проходите, товарищ младший лейтенант, — строго ответил сержант. — С постовым не положено разговаривать.

— Конечно. Только мне поручили отобрать десант из лишних тыловиков. Комплекция у тебя подходящая. Думаю, подойдешь. Тем более автомат. Готовый десантник.

Наверное, у постового шевельнулась тревога. Что такое танковый десант, он понимал. Пехота очень неохотно шла к нам в десантники.

Потери в боях они несли, как правило, большие. Растерявшись, сержант повторил, что разговаривать с часовым не положено и вообще он недавно перенес воспаление легких.

— А выглядишь молодцом, — продолжал я вымещать свою неприязнь к штабникам. — Через пару дней загляну. Люди мне нужны. Командиром отделения поставлю.

— Не надо, товарищ лейтенант, — попросил сержант. — Я ведь воевал, ранен под Харьковом был. Еще не оклемался.

— А чего тебя здесь в штабе тормознули? На передовой сержантов не хватает.

— Я на баяне хорошо играю. Товарищ замполит меня за это ценят. Вроде как в полит-массовой работе участие принимаю.

Неподдельный страх сержанта снова оказаться под пулями заставил меня невесело усмехнуться.

— Ладно, лечись и крепче штаб карауль.

Я шагал к себе, вспоминая встречу с начальником разведки. Кто из нас больше дурак: капитан или я? Конечно, я. Капитан отхватил неплохую должность, в чистоте, без вшей. И телефонистку какую-нибудь в ППЖ наверняка прибрал. А у меня танк, землянка да ячневая каша на ужин. По дороге встретил Антона Таранца. Он поинтересовался, почему я такой кислый. Все же в штабе побывал, с начальством пообщался.

— От капусты с ячкой, — закуривая его «беломорину», ответил я. — Да еще в разведку один умный капитан сватал.

— Ну а ты?

— Отказался. Их командир Бутов мне не слишком понравился. Хотя бойкий, орденами обвешанный. Лучше уж с тобой вместе будем воевать. Правда, он обещал подумать, достоин ли я высокой должности командира взвода.

— Во черт, — почесал затылок Антон. — Ты ведь приказом еще не проведен. Сегодня же рапорт отнесу на подпись. Надо побыстрее. От штабных героев любой гадости можно ждать.

— Утвердят?

— Не дури. Кого еще ставить? Этих, что ли?

Он кивнул в сторону нескольких «шестимесячных» младших лейтенантов, присланных на пополнение роты после окончания ускоренных курсов танковых училищ.

— Тебе два командира танков полагаются. Поговорю, пришлю. И вечером приходи на ужин. Жареная картошка с салом, грибочки. Эх, повеселимся.

Остаток дня занимался знакомством с экипажами. Младший лейтенант прибыл на новеньком танке прямиком из Нижнего Тагила.

— Михаил Худяков, — представился он. — Окончил Челябинское танковое.

Худяков в боях еще не участвовал, но держался уверенно и, судя по шуткам, был парнем веселым и неглупым. Второй командир танка — полная противоположность тщедушному улыбчивому Худякову. Старшина Фогель, крепко сбитый мужик, лет тридцати, смотрел на меня сосредоточенно и хмуро. Радости по поводу прибытия в мой боевой взвод, судя по выражению лица, он не испытывал. Да и вообще семейные мужчины в возрасте относились к войне совсем по-другому, чем молодежь.

Фогель — вроде немецкая фамилия. В переводе означает птица. Но поволжских немцев с детьми еще в сорок первом вывезли за Урал.

Даже тех, кто воевал, независимо от должности, увольняли из армии и тоже везли на север или в Казахстан на «трудовой фронт». Обстоятельный старшина Павел Никифорович Фогель объяснил, что родом из-под Саратова, а фамилию их семья получила лет сто назад.

Помещик у них был немец и фамилии своим крестьянам давал немецкие. Старшина успел повоевать в пехоте, был ранен, окончил курсы механиков-водителей, но, учитывая боевой опыт, был направлен на должность командира танка.

— В пехоте долго воевал?

— Долго. Четыре с половиной месяца.

Миша Худяков сделал удивленное лицо. Восемнадцатилетний младший лейтенант не понимал, что многие пехотинцы, прибыв в роту, не доживают даже до следующего вечера. Одна атака — и половина роты лежит мертвая на нейтралке, остальные ползут, кто раненый, кто контуженый. Значит, умел воевать Павел Никифорович Фогель, если целых четыре с половиной месяца продержался в пехотной роте. Затем ранение, госпиталь, учился на курсах механика-водителя, которые окончил на «отлично» и получил звание старшина. Старшины обычно командовали легкими танками, но у меня во взводе были «тридцатьчетверки». Ладно, глянем в бою, что ты за птица — Фогель.

В газетах, которые нам аккуратно доставляли в батальон, не упоминали о взятии немцами Харькова. Больше говорили о победе под Сталинградом. Много было репортажей из освобожденных городов, где рассказывалось о зверствах фашистов.

Писали и о том, что перед Сталинградским областным советом, в связи с приближающейся весной, остро встала проблема захоронения огромного количества уничтоженных немецких солдат. Позже, вспоминая события марта сорок третьего года, я с трудом находил в справочниках и документальных сборниках эту трагическую страницу — взятие немцами Харькова. Не знаю, как там в верхах, но нам, рядовым участникам сражения, стыдиться было нечего. Под Харьковом немцы понесли серьезные потери. И самое главное, дальнейшее запланированное наступление на восток захлебнулось. Хотя фрицы снова продвинулись, где на 80, где на 120 километров, но дальше их не пустили. С апреля по июнь почти на всех фронтах установилось относительное затишье. Немцы выдохлись.

Обидно, что во многих исторических справочниках март сорок третьего как бы выпадает. После главы о победе под Сталинградом сразу идет описание Курской битвы и наступления в сторону Днепра. А ведь двадцать с лишним тысяч наших солдат и офицеров, погибших под Харьковом, внесли свою долю в срыв немецких планов летом сорок третьего и в целом в нашу победу.

Уже вовсю шла весна. После недельного отдыха возобновились занятия по боевой подготовке. Сильно нас не гоняли. Апрель и май запомнились спокойными месяцами, когда я с удивлением убеждался, что на войне тоже можно отдыхать. Когда просохли дороги, лучше стало снабжение и питание. По вечерам нас тянуло прогуляться. Хотелось пообщаться с девушками. Возле бригадного клуба устраивали танцы. Мы с Антоном Таранцом и Мишей Худяковым сходили на них пару раз, но нам не понравилось.

Мы знали, что многие девушки — связистки, медсестры — имеют покровителей, как правило, среди офицеров, куда выше нас званием. Да и какое удовольствие мелькать на глазах у начальства! Миша Худяков однажды приударил за молоденькой связисткой. Та с ним кокетничала, смеялась над его шутками, а потом Мишу отчитал штабной майор. Войну еще не нюхал, вместо боевой учебы волочится за женщинами! Сказано было грубо, даже оскорбительно. Меня или Антона Таранца этот майор не рискнул бы так отчитывать. А остроумный и подтянутый младший лейтенант не мог прийти в себя от обиды. Он сразу ушел. Антон Таранец был выпивши (впрочем, как и большинство офицеров) и громко сказал мне, чтобы слышали другие, особенно майор:

— Пошли, Леша. Сюда штабным героям добро пожаловать. А нам, фронтовикам, видно, в землянках лучше сидеть.

Мы тоже ушли из солидарности с нашим командиром танка. Пусть он еще не воевал, но Миша наш товарищ, с которым вместе идти в бой. Конечно, веселье продолжалось и без нас. Через несколько дней мы купили в складчину баян. Оказалось, что в батальоне есть хороший баянист, а Миша Худяков отлично поет. По вечерам собиралась компания, а потом стали появляться девчата, и у нас получились свои танцы. На небольшой поляне, в стороне от танков. Там соорудили навес от дождя, вкопали скамейки, и вечера проходили весело. Правда, девушек было мало, и у меня перехватывали их более расторопные ребята. Здесь никто не отделял рядовых от офицеров. Кому положено, те стояли на постах или дежурили по кухне, а отдых есть отдых.

Бригаду оснащали новыми машинами. Правда, половина танков пришла из ремонта. Сквозь свежую краску просматривались заваренные пробоины от противотанковых снарядов. Я почти безошибочно угадывал, кто уцелел в этой машине, а кто погиб. Много пробоин было в борту, особенно в боковых частях башен. Я подводил танкистов своего взвода и объяснял, что ни в коем случае нельзя подставлять борт. Лобовая броня пробивалась гораздо реже. На заводах штамповали башни и корпуса с душой, по принципу «кашу маслом не испортишь». Броня на новых танках была на сантиметр-два потолще. Машины оснащались рациями, и мы подолгу тренировались работать на них.

Почти полностью сняли с вооружения немногие уцелевшие легкие танки БТ-7. Хотя несколько штук Т-70 в батальоне еще имелись. Трофейное оружие пришлось сдать, но кое-кто сохранил «парабеллумы» и «вальтеры». Зато на каждый экипаж выдали по одному автомату «ППШ», а командиры рот и взводов вместо «наганов» получили новенькие вороненые пистолеты «ТТ». В бригаде появилось много грузовых машин, в том числе «студебеккеров». Часть «сорокапяток» заменили на 76-миллиметровые пушки «ЗИС-3», о которых отзывались неплохо.